31.05.2010 /10:13/ На минувшей неделе Верховный суд Чечни оставил в силе решение Грозненского суда о включении в список экстремистских материалов скандальной статьи о чеченцах в энциклопедии издательства «Терра». Участвовавший в этом процессе адвокат Мурад МУСАЕВ убежден, что чеченцев опорочили преднамеренно, и надеется привлечь авторов статьи к уголовной ответственности. В интервью «НИ» адвокат рассказал также о том, кого пытаются обвинить в убийстве Анны Политковской, и объяснил, почему невиновны чеченцы, осужденные за участие в беспорядках в карельском городе Кондопога в конце августа 2006 года.– Верховный суд Чечни подтвердил запрет статьи в энциклопедии, где чеченский народ представили как бандитов. В какой мере авторы статьи воспроизвели стереотипы по отношению к чеченцам, распространенные в российском обществе?

– Так оно и есть. Только набор стереотипов – доработанный, более изощренный, чем у среднестатистического жителя среднерусской равнины. Вообще, такое ощущение, что статью писал некий собиратель всего плохого, что когда-либо было сказано о чеченцах, начиная с древних времен и заканчивая XXI веком. Что жили чеченцы преимущественно разбоем против соседних племен, что «почти каждая чеченская семья» в XX веке имела «раба-славянина» и что «чеченские и ингушские бандиты» совершили ужасающее преступление в Беслане в 2004 году. Это фальсификация истории, искажение общеизвестных фактов. Всему миру известно, что среди людей, захвативших школу в Беслане, чеченцев было меньшинство, что кроме чеченцев и ингушей там были арабы, осетины, русские. Или спросите у людей в Чечне: «Дорогие друзья! У кого из вас был раб-славянин?»

– И что ответят?

– Ответят: «Ты что, свихнулся? Какой раб?» Зато многие в России придерживаются иного мнения, потому как насмотрелись телевизионных репортажей о преступниках, которые содержали людей в неволе и требовали за них выкуп. Да, людей похищали, это называется «киднеппинг», об этом есть специальная статья Уголовного кодекса. Но в среднем по России этого было не меньше, чем в Чечне. Сравните криминальные сводки. Был случай, когда какие-то изверги в Чечне похитили ребенка и отрезали ему пальцы на руке. Так об этом преступлении знает вся Россия и еще полмира, ужасающие видеокадры прокручивали на телеканалах десятки раз. В это же время где-нибудь в Тамбове людям могли отрезать не только пальцы, но и руки и головы, и об этом в телевизоре не было ни слова. В статье энциклопедии про русский народ никто не напишет, что каждая русская семья имела опыт расчленения человеческого тела.

– Будете добиваться привлечения авторов статьи к уголовной ответственности?

– Да. У меня не вызывает сомнения то, что статью написали преднамеренно, и она нацелена на разжигание межнациональной вражды. Только не надо считать эту кампанию, как направленную на подавление свободы слова. Если бы та же ложь была опубликована в личном блоге или в мемуарах, я пропустил бы это мимо глаз и ушей. Но в случае с «Террой» речь идет о так называемой энциклопедии, написана статья с претензией на научность. Сам издатель пишет, что его «энциклопедия» поможет воспитать просвещенных детей в просвещенных семьях России. Неужели мы хотим, чтобы наши дети ненавидели друг друга?

– В какой мере негативные стереотипы о выходцах из Чечни проявляются в судах, когда этих людей судят?

– В судах эти стереотипы не озвучиваются. Там существуют негласные установки, касающиеся подсудимых-чеченцев. Если человека зовут Иван Петрович, то за преступление он получает три года условно. А какой-нибудь Магомед Абдулович за то же преступление получит семь-восемь реальных лет. Вот дело Ульмана. Расстреляли шесть ни в чем не повинных людей, педагогов школы, среди которых старики, женщина. Расстреляли подло, в спину, а потом сожгли тела. Преступление было раскрыто, убийц-спецназовцев нашли и с третьей попытки признали виновными. Какой был приговор? Человека, который отдал приказ о расстреле, майора Перелевского приговорили к восьми годам лишения свободы. За шесть убийств! Тех, кто непосредственно расстреливал людей, Калаганского и Воеводина приговорили к 11 и 12 годам. И только Ульман получил 19. А недавно в Кунцевском суде рассматривали дело о разбое. Молодой человек, чеченец по национальности, грабил салоны сотовой связи. При этом он не причинил никому даже легкого вреда здоровью, с продавцами строил из себя чуть не Робин Гуда. В суде в отличие от Ульмана и подельников он признал свою вину, раскаялся, возместил часть причиненного ущерба. И был приговорен к 11 годам лишения свободы! На три года больше, чем Перелевский, по приказу которого были расстреляны шесть человек. И как Калаганский, лично расстрелявший стариков и женщину в спину! Быть чеченцем – это пока не состав преступления, но почти всегда отягчающее обстоятельство. В наших судах вообще защитить человека – непростая задача. Но защитить того, кто имеет «несчастье» быть чеченцем – сверхзадача.

– Тем не менее по делу Политковской вы чеченцев защитили...

– Я говорил о профессиональных судах, о людях в черных мантиях. А дело Политковской разбирали присяжные заседатели, люди с улицы, такие же, как мы с вами. Они просто рассудили по справедливости, и ребят оправдали. Нам повезло, что в присяжные не отобрали читателей энциклопедии издательства «Терра».

– У присяжных стереотипов о чеченцах нет?

– В этом конкретном случае не было. Счет оказался 12:0, ни один из присяжных не проголосовал за виновность моего подзащитного (Джабраила Махмудова. – «НИ»). А единственная причина, по которой его можно было признать виновным, – это ненависть. Или персональная, или основанная на национальном предрассудке.

– В какой мере случайность, что Политковская помогала чеченцам, а в ее убийстве обвинили именно чеченцев?

– Когда мои подзащитные были на скамье подсудимых, оппоненты Политковской и чеченофобы говорили: «Вот, дозащищалась. Всю жизнь вступалась за чеченцев, и чеченцы ее же и убили». Но, во-первых, выяснилось, что обвиненные чеченцы к убийству Политковской не причастны. А во-вторых, этническая принадлежность преступника не имеет никакого значения.

– Каков ваш прогноз на новое рассмотрение дела?

– Можно только гадать. Наше следствие и прокуратура непредсказуемы. Я знаю лишь, что надо менять подход. Изначально следователи нацелились на конкретных обвиняемых и под них рисовали доказательства. А должно быть наоборот.

– Второе расследование дела отличается от первого?

– Не знаю. Но если следователь захочет найти реальных убийц, он сможет сделать это. Слишком много ниточек обнажено, за которые можно потянуть.

– Сейчас следователи собирают доказательства в отношении тех же обвиняемых или ищут других?

– Боюсь, сейчас они будут защищать то, что считают честью своих мундиров, – попытаются получить обвинительный вердикт в отношении оправданных. Они изучают материалы судебного процесса и латают дыры, выявленные нами. Но не догадываются, сколько противоречий так и осталось неосвещенными в суде.

– Как вы готовитесь ко второму процессу?

– Никак не готовимся. Ждем у моря погоды: нового процесса, новых обвинений. Мой подзащитный Джабраил Махмудов чувствует за собой правду и готов к любому развитию событий. Он приходит по первому вызову следователя, сдает образцы для экспертизы, дает показания, знакомится с документами. Его брат Ибрагим также является к следователю по первому вызову. Проблема с третьим братом…

– Который считается исполнителем.

– Да, которого, на мой взгляд, необоснованно называют исполнителем убийства. Я не защищаю его, но в рамках уголовного дела доказательств виновности Рустама Махмудова нет, обвинение в его адрес практически голословное. Именно поэтому, я полагаю, он еще в ходе следствия хотел прийти на допрос к следователю, но просил обеспечить ему безопасность и гарантировать, что его будут судить именно за убийство Политковской, а не за старые грехи (есть там какое-то уголовное дело тринадцатилетней давности, не об убийстве – скажу сразу).

– Вы с ним общаетесь?

– Нет. Сам я его не видел и не слышал. Все сведения, которые у меня есть, получены в разное время от его родственников. Насколько мне известно, сейчас он не общается даже с семьей. И никто не знает, жив ли он.

– А новые обвиняемые в деле появились?

– Насколько мне известно, пока нет.

– Вы сказали, что ваш подзащитный готов к любому развитию событий. По кондопожскому делу другому вашему подопечному дали 22 года тюрьмы, и вы назвали это победой.

– Нет, я не называл это победой.

– Газеты так написали.

– Напротив, я отсылал далеко всех, кто считал этот приговор победой, звонил мне и поздравлял с ним. Однако приговор по кондопожскому делу был более сложный, чем просто один человек и 22 года. Там было шестеро подсудимых, из них пятеро – мои подзащитные. И исход дела можно считать не худшим для моих доверителей. Начиналось все с того, что всем пятерым было предъявлено обвинение в убийстве группой лиц по предварительному сговору двух и более человек из хулиганских побуждений. Следователь открыто обещал всем пятерым пожизненные сроки, то есть смерть в неволе. Но закончилось все тем, что двое моих подзащитных выходят на свободу уже через месяц. Еще одному придется посидеть три года, второму – шесть, а третьему при пессимистическом исходе дела предстоит 18 лет за решеткой. Меня беспокоит их участь, особенно участь последнего, и я не могу считать это победой. Мы уже обжаловали этот приговор в Верховном суде России, и у нас уже готова жалоба в Европейский суд по правам человека. Нарушения прав моих подзащитных в карельском суде были беспрецедентными, и ставить точку в этом деле рано.

– Здесь в отличие от дела Политковской их участие в событиях сомнений не вызывает?

– Да, они участвовали в драке. Но при этом были в меньшинстве, и именно мои подзащитные были объектом атаки в тот злосчастный вечер. Они защищали свои жизни. Их было шестеро, а с противной стороны – около сотни. Следователи говорили: «На ваших подзащитных нет ножевых ранений или сколько-нибудь серьезных телесных повреждений. А здесь есть два трупа и раненые. Вот вы и виноваты». Выходило, что наши подзащитные виноваты в том, что вышли из драки относительными победителями.

– Ваши подзащитные – супермены какие-то. Шестеро против сотни, и вышли победителями без потерь.

– Они были побиты, и весьма не слабо. Но им очень повезло. Когда я говорю, что противников моих подзащитных было около сотни, я не придумываю. Об этом же говорят свидетели, которые приходили в суд. В том числе люди, которые участвовали в драке с противной стороны. По самым скромным оценкам, их было не менее 60 человек. Сергей Мозгалев, который фактически возглавлял их, говорил в суде, что в результате этой драки на земле вполне могли оказаться шесть трупов моих подзащитных.

– Убийства совершили не ваши подопечные?

– Все указывает на то, что ножом орудовал один из сотрудников бара, в котором происходила драка. Его не привлекли к ответственности, а лишь выпроводили на родину в Азербайджан. Насколько мне известно, сейчас он проживает в Баку.

– Так ваши клиенты – просто жертвы нападения?

– По большому счету, да. Двое из них изначально были побиты, их толпа прогнала с площади, кидая вослед им кирпичи. Единственная их оплошность заключается в том, что они не стерпели обиды и вернулись назад и стали выяснять отношения. Но толпа их обидчиков уже была подогрета алкоголем, крушила кругом киоски, избивала всех «приезжих». Завязалась массовая драка, и потекла кровь. Применение ножа вменили моему подзащитному Исламу Магомадову. Руководствовались при этом исключительно показаниями противников, которые говорили: «Да, мы видели, как он применял нож». При этом один показывал в суде удары снизу вверх правой рукой, другой – фехтовальные выпады справа, а реальные ножевые ранения нанесены левой сверху вниз. Но суд все противоречия проигнорировал.

– Какой приговор был бы для вас желательным?

– Безусловно, оправдательный. Эти люди защищали себя. А нам рассказывают, что они приехали к ресторану из хулиганских побуждений нападать на «отдыхающих». А что эти «отдыхающие» – молодчики, громившие все подряд и избивавшие всех, кто под руку попадется, – ни слова. Хоть эти факты и установлены в суде. Нам говорят: как бы там ни было, ваши подзащитные вернулись, а значит, начали драку они. То есть следствие считает их суперменами. Вернулись вшестером или всемером, чтобы начать драку против без малого сотни.

– Дело по статье в энциклопедии вы выиграли в Грозном. В какой мере в Чечне легче судиться, чем в другой части России?

– В Грозном функционируют обычные российские суды. Если вы думаете, что я в грозненских судах только выигрываю и что эти суды более благосклонны ко мне и вообще к чеченцам, вы заблуждаетесь. В свое время приговоры Верховного суда Чечни участникам первой и второй войн удивляли своей неоправданной суровостью даже коллегию по уголовным делам Верховного суда России.

– Судьи были чеченцы?

– В большинстве своем – да.

– Почему выносили такие приговоры?

– Наверное, выслуживались. Десятки тысяч чеченцев отбывают приговоры, большинство из которых вынесены по произволу, на основании показаний подсудимых против самих себя, данных под пытками. Людей осуждали даже к пожизненным срокам. У меня самого есть «дело вертолетчиков», когда людей признали виновными в уничтожении трех вертолетов, нескольких колонн и единиц бронетехники, в убийстве в разное время в разных местах в сумме около 200 военнослужащих, среди которых несколько генералов, полковников. Просто взяли и повесили на шею троим подвернувшимся подследственным все нераскрытые дела того периода. Единственное доказательство – показания обвиняемых против самих себя, данные под нечеловеческими пытками в печально известном ОРБ-2. Но приговор утвердил Верховный суд, и сейчас наша жалоба находится в Страсбурге.

– Мы сейчас затронули три дела, и везде подсудимые, по вашим словам, к преступлениям не причастны. Наши суды сажают одних невиновных?

– Я не знаком со всеми уголовными делами в России. Так уж вышло, что я берусь за те уголовные дела, за которые хочу браться, в которых чувствую правду на своей стороне.

– Вернемся к чеченским судам. Неужели не сказывается, что республика – маленькая, родовые отношения – сильные?

– Ваше представление о чеченцах сложилось, как у большинства россиян, из телерепортажей, фильмов и статей в квазиэнциклопедиях. Все кругом говорят о традиционной чеченской взаимовыручке, о куначестве, но молчат о том, что одни из самых тяжких грехов у чеченцев – это лжесвидетельство и несправедливый суд. Вы также заблуждаетесь, считая, что «чеченские судьи» – это сначала чеченцы, а потом судьи. Как я уже говорил, никаких скидок суды в Чечне чеченцам не делают. И вообще, если у какого-то судьи на Кавказе (не важно в Чечне, в Дагестане или еще где) в подсудимые попадет родственник, он осудит его более строго, чем другой судья. Чтобы всем кругом доказать, что не делает никаких поблажек.

– То есть если в Грозном будет судиться русский с чеченцем...

– Преимущество, скорее всего, будет на стороне русского. Каждый судья будет пытаться сделать так, чтобы на него не показали пальцем: мол, он засудил русского в пользу чеченца.

– Как русские националисты реагируют на вашу деятельность?

– Лицом к лицу с «русскими националистами» я сталкивался, еще будучи школьником. Скинхедов было предостаточно в моей родной школе на Кутузовском проспекте. Часто приходилось выяснять с ними отношения. По их инициативе, конечно же.

– Сейчас угрозы есть?

– Угрозы чаще исходят от людей, далеких от неформальных движений. Обычно от должностных лиц и сотрудников правоохранительных органов. Они не любят, когда им возражаешь. Часто встречаются высказывания в Интернете. Например, спустя несколько дней после убийства моего коллеги Станислава Маркелова в каком-то блоге написали, что хотелось бы вместо «Мурад Мусаев» прочитать «Мурад Маркелов». Но волков бояться – в лес не ходить. Только пусть какой-нибудь шакал не сочтет слово «волк» комплиментом. Это просто пословица такая.



Общероссийская газета « Новые Известия»


www.ChechnyaTODAY.com

{mosloadposition user9}


При копировании материалов ссылка на сайт обязательна

test 2Новости СМИ2