Искры над Грозным

Анатолий Калинин в годы войны был корреспондентом «Комсомольской правды». Этот материал им написан и опубликован в 1942 году.

Едешь по Алханчуртской долине в полдень по залитому осенним солнцем шоссе и внезапно въезжаешь в густое черное облако, в ночь. Слепота. Машина ищет дорогу при свете фар. Знойно, как в июле, земля пышет жаром. Сбоку дороги стоит голый, обугленный тополь. Железный трамвайный столб словно великаном свит в спираль. Молчаливые фигуры мужчин и женщин, забрасывающих щебнем воронки. Бомбой срезало угол квартала в рабочем поселке. Там, где стоял беленький, похожий на другие домик, – груда раскаленных камней. Детская кроватка, забрызганная кровью, гуттаперчевая кукла…

 Прожекторы мечутся по небу, стараясь пробиться сквозь дым. Черным парусом он колышется над городом, хлопьями падает на крыши домов, на деревья, на асфальт. Кажется, идет черный снег. Страница раскрытой книги, белая косынка девочки, воротничок гимнастерки – в траурной каемке. Нельзя писать, нельзя читать газеты. На улице можно столкнуться лицом к лицу и не узнать друг друга.

Никогда я до этого не видел, что ясный день вдруг стал ночью. Утром, вставая, люди разжигают свечи и лампы. Свеча на обеденном столе в квартире. Свеча в магазине. Свеча в доте.

 А за окном ночь, дымная река течет над городом, густо и тяжко пахнет гарью и над этим однообразный звук – как будто вьется комар. Зенитки рвут небо. Из смрадной тучи, нависшей над городом, выплывают шары осветительных ракет. Рука, спускающая их с неба, нанизывает их один на другой, как на елку. И вдруг крылатая тень скользит из тучи, рев над головой, толчок в грудь, и черный смерч встает перед глазами.

Еще и еще. Хищник высыпает фугаски и зажигалки на крекинги, на резервуары, на нефтепроводы. Чаще бомбы падают стороной, не причиняя вреда. Но вспыхивает пропитанная нефтью земля. Мне приходилось в Сальской степи пробиваться сквозь зажженную врагом степь. Пожар гнался за людьми по пятам. Но ничто не может сравниться с пожаром земли, которая десятилетиями вбирала в себя нефть. Пройдут годы, но этого не забыть. Как потушить этот огонь? Если вылить воду на нефть, пламя, угрожающе затрещав, столбом поднимется вверх. Забросать песком – огонь уходит в землю, тлеет внутри, чтобы снова вырваться наружу.

Как остановить пожар, который все плотнее охватывает гигантские баки с горючим?

В Грозном пожар остановили, отогнали назад, не пустили к бакам. Красный зверь, который грозил задушить город в своем огненном кольце, был усмирен.

Жестокие бомбежки Грозного – месть злобствующего врага. Он мстит за свое бессилие, хочет сжечь и разрушить то, что изверился взять в открытом бою.

Было время, когда судьба Грозного измерялась часами. Докер Лондона и клерк Нью-Йорка вставали и ложились с мыслью о далеком нефтяном городе. Нашим заморским друзьям казалось, что завтра в советских сводках «район Моздока» уступит место «району Грозного». Сердца москвичей, уральцев, сибиряков были полны веры, но это не уменьшало тревоги. Рабочий города Ленина обращал свой взор на юг. Боец Сталинграда говорил нефтянику: «Держись!». «Остальные считанные часы, и даже не часы, а минуты», – вещало берлинское радио. «Мы у ворот в Алханчуртскую долину, которую называют нефтяным дном», – писал военный корреспондент гитлеровской «Ангриф».

Немцы подсчитывали брутто и нетто, как если бы они уже были хозяевами вышек Грозного. В Майкопе сидел и ожидал переезда в Грозный германский нефтяной трест с полным штатом инженеров. В Майкопе они вынуждены были бездействовать – забитые советскими нефтяниками скважины отказались фонтанировать для оккупантов. Гитлеровцы надеялись сбросить петлю с горла своих танковых дивизий, которых уже начинал душить нефтяной голод.

Они уверяли, что уже различают с захваченных ими высот ажур грозненских вышек. Грозный переживал тяжелые дни. Девятый вал летнего наступления немцев 1942 года подкатился к Тереку. В тихий полдень ухо ловило отраженные и усиленные горами отзвуки канонады.

В походных типографиях немецких дивизионных газет уже заготовлены были специальные выпуски с аншлагами о взятии Грозного 24 августа. На этот день немцы назначили ошеломить мир двумя ударами. Они «брали» Грозный и начинали генеральный штурм Сталинграда. 24 августа, во время ожесточенной бомбежки Сталинграда, я видел там, в Ельшанке, как вместе с фугасками и зажигалками с немецких самолетов сыпался дождь листовок. «Сегодня мы взяли Грозный и теперь можем снять свои бомбардировщики оттуда, чтобы обрадовать ими вас».

 Еще клубится дым сражения на берегах Терека. Мы знаем битвы Севастополя и Сталинграда. Дух севастопольцев и сталинградцев витал над нашими воинами, побеждавшими и умиравшими на Тереке. Они знали, что за их спиной нефтяной город с его вышками, с миллионами тонн горючего, – «черная кровь» нашей оборонной промышленности и наших танковых армий, богатство страны.

Когда-нибудь о героях боев на Тереке будут написаны книги. Но и теперь неостывшее поле недавней битвы, как раскрытые страницы огромной книги, рассказывает о живых и мертвых, отстоявших Грозный в те дни. О гвардии старшем сержанте Матвееве, который зажег шесть немецких танков и продолжал стрелять, пока бронебойное оружие в его руках не разбило в щепки. О комсомольце Скосырском, который остановил два танка, хотя и погиб в бою. О батальоне, выстоявшем против ста пятидесяти бронированных машин.

 Гитлеровцы метались по излучине Терека, нащупывая уязвимые места в нашей обороне. Они наводили переправы – их разбивали наши артиллеристы. Они лезли на высоты – их сбрасывали вниз. Они таранили, захватывали в клещи, обходили фланги, но все это уже было знакомо и все это не имело успеха на Тереке.

Стоят на берегу Терека кусты полыни с засохшей на них кровью. Покраснела и сверкавшая белизной речная галька. Ржавые пятна расползлись на песке.

 Гитлеровцы были остановлены на Тереке и отброшены назад. Тогда начались бомбежки Грозного.

Небо то черное днем, с тусклым пятном задернутого мглой солнца, то лиловое ночью, окутывающее город кровавым полусветом. В полночь машина с выключенными фарами свободно разбирается в лабиринтах улиц. И только на окраине, у Старых промыслов, ей вдруг, преграждает путь стена огня. Он колеблется, растет, распускается по небу. Фигуры пожарных с лопатами в руках кажутся призраками.

Снова налет. С балкона третьего этажа при зареве пожарища хорошо видно, как пикируют немецкие самолеты на город. Вот еще вынырнул из черно-красного облака, пошел в пике. С земли к нему навстречу протягиваются пунктиры трассирующих пуль. Вдруг самолет вспыхивает, как магний, и уже за городом, кувыркаясь, идет вниз. Взрыв. Победно ревут зенитки. Ах, как насладительно чувство удовлетворенной мести!

Они хотели поднять на воздух заводы Грозного, зажечь резервуары с горючим, прервать нефтепроводы. Это им не удалось. В первый же налет немцы потеряли над Грозным треть своих бомбовозов. В следующий раз они уже нервничали, торопливо сброшенные бомбы не попадали в цель. Правда, им удалось зажечь землю вокруг резервуаров, и ручьи пламени подбирались к нефти. Но уже на другой день пеной и песком потушили пожар.

В Сталинграде самый прославленный воин – артиллерист и бронебойщик, в Грозном – зенитчик и пожарный.

Грозный называют прифронтовым городом. Это не совсем так. Линия фронта проходит здесь – через эти площади и проспекты, мимо баков, заводов и нефтяных вышек. Тот же огонь. Тот же смрад, лязг и грохот незатихающего сражения, смерть и бессмертие – спутники войны.

Я видел, как из амбразуры дота пожарные выпускали струю песка на огонь. Он плясал вокруг дота, лизал его, а пожарные, задыхаясь в дыму, с тлеющими волосами, хлестали и хлестали в раз яренного зверя песком.

Молодой боец стоял на охране резервуаров. Вокруг бушевало пламя. Осколком бомбы, сброшенной с немецкого самолета и попавшей в караульное помещение, поразило начальника караула. Некому было снять бойца с поста. А огонь уже подбирался к резервуарам, хватал за полы шинели. Боец помнил воинский устав, он не ушел, сгорел на посту.  И своей смертью он как будто остановил огонь. Дальше пожар не пошел, замер у самых резервуаров. Баки остались целы.

Иду по улицам нефтяного города, который был «взят» Геббельсом еще 24 августа. Огонь потушен только над землей еще ручьится смрадный дымок, да раскаленная земля жарит подошвы. Конец октября. Багрянцем прихвачена листва тополей на городском бульваре. Мелкий осенний дождь поет свою песню в водосточных желобах. Вот уже третий месяц сидит перед Тереком фашистская лиса, бьет хвостом землю, с тоской взирая на ажурные вышки Грозного. Они так же далеки от нее, как и два месяца назад. А лиса с ужасом чувствует, что хвост у нее уже мерзнет, иней серебрит шерсть.

 Город окопался рвами, ощетинился противотанковыми ежами. Разрумянившаяся девушка, откидывая со лба прядь, наступает ногой на лопату, роет траншею. Розу Слободчикову учили в институте, как добывать из земли нефть. Теперь комсомолка вгрызается в землю, чтобы не пустить к этой нефти врага. Женя Касьяненко в лаборатории на нефтеперегонном заводе имела дело с пробирками. Теперь она вбивает кувалдой в землю трубу, чтобы преградить путь танку.

Баррикада из мешков с песком, сложенных в шесть ярусов, перегородила проспект. Среди строителей баррикады комсомольцы Алигберов, Дзагинова, Беришполов, Мурадова, Исмаилова.

Каждый день уходят на фронт комсомольцы Грозного. Они идут в бой, вооруженные не только отвагой, но и квалификацией бойца. Если собрать в боевые единицы всех бойцов, которых подготовил комсомол Грозного для фронта, они могли бы составить дивизион пулеметчиков, дивизион минометчиков, батальон истребителей танков, батальон автоматчиков, санитарный батальон, роту снайперов, роту связистов.

Грозный лежит в подкове гор. Там, среди скал, живут чеченцы и ингуши. Из своих аулов и селений они видят пожар в нефтяном городе. Молодые джигиты спускаются с гор, чтобы поступить добровольцами в кавалерию. Из комсомольцев-добровольцев Чечено-Ингушетии уже можно было бы создать кавэскадрон.

 Из селения Вашендорой пришел в город старик Исали Ильясов. Он принес заявление, написанное на клочке бумаги: «Мне от роду 67 лет, но я чувствую себя очень бодро. Сила и здоровье позволяют мне служить в Красной Армии, а желание отомстить врагу не дает спать. Настоящим требоваю зачислить меня в ряды национальной кавалерийской дивизии. Отказ в моей просьбе будет равносилен оскорблению меня».

Комсомолец  Докашев с отцом, колхозники селения Танги-Чу, поймали скрывавшегося в зарослях кукурузы человека. Он оказался унтер-офицером германской армии. Немец ракетами указывал самолетам цели для бомбежки Грозного.

Горит земля! Горит она под ногами у оккупантов, которые пришли в горы, рвутся в Алханчуртскую долину, к золотому дну. Юноши и старики, русские, чеченцы и ингуши встают на защиту нефтяного города Грозного. Дух Севастополя и Сталинграда витает над ними.

С приходом ночи по черному небу запляшут тени прожекторов. У каменных дотов и баррикад заступит на смену комсомольский батальон. Булыжная мостовая гулким эхом отразит торопливые шаги прохожих. «Пропуск?» – спросит молодой, ломающийся басок.

У изголовья спящего города встанет на вахту военная тишина. Ни звука. Приложи ухо к стене – и, кажется, услышишь, как бьются сердца людей. «Тревога!» – скажет диктор в полночный час. Некоторые уйдут в убежище, большинство же останется в своих квартирах, на третьих и на четвертых этажах. Может быть, это плохо, но жители Грозного научились спать под гром зениток, свист бомб.

Отгремят зенитки, уйдут сделавшие свое черное дело самолеты врага. Снова тишина спеленает город. Слышно, как падают на асфальт капли росы.

Искры летят над Грозным.

1942 г.

Подготовили к публикации М. Х. Ченчиева,

начальник отдела использования документов,

С. А. Дениева, главный специалист-эксперт

отдела использования документов

www.ChechnyaTODAY.com