Доклад Юсуповой Лайлы, ученицы 7 класса Лицея №1 на городской научно-практической конференции «Шаг в будущее» в Грозном. 18 апреля 2008 г.
Научный руководитель: Вахидова Марьям Адыевна.ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Впервые широкий читатель узнал о Чеченском из исторической повести Умара Гайсултанова «Александр Чеченский», изданной в Грозном в 1981 году. Но затем в 1987 году появились «Воспоминания. 1812 год» Дениса Давыдова, в которой он восхищается своим другом А. Чеченским как героем войны с Наполеоном, а в 1988 году выходит в свет книга Л. А. Черейского «Пушкин и его окружение», в которой автор допускает знакомство генерал-майора, командир Литовского уланского полка, А.Чеченского с А. Пушкиным, т.к. они с женой были владельцами «села Савкино Опочецкого уезда Псковской губернии, расположенного по соседству с селом Михайловским». «Пушкин мог встречаться с А. Н. Чеченским в Царском Селе, в бытность последнего полковником лейб-гвардии гусарского полка (январь 1814 г. - январь 1816 г.)», - читаем мы у Черейского. «В 1831 году Пушкин хотел приобрести село Савкино и через П. А. Осипову вел переговоры с Чеченским. Можно предположить знакомство поэта с Чеченским», - делает автор вывод. Но в сентябре 2002 г. в журнале «Наука и религия» вышла статья М. Вахидовой «Чеченский Сын Раевского», в которой автор не только допускает, но доказывает, что Чеченского с Пушкиным на протяжении многих лет связывала настоящая мужская дружба, которой, в первую очередь, дорожил поэт, в чем мы сможем сами убедиться.

«Я стал взирать его глазами…»
В октябре 1814 года в Царском Селе на постоянные квартиры был размещен вернувшийся из заграничного похода лейб-гвардии гусарский полк. Впервые воспитанники Царскосельского лицея познакомятся с легендарным командиром, полковником Чеченским. Освободители Отечества были для мальчишек-лицеистов героями, «предметом гордых песнопений».
...Я стал взирать его глазами...
С его неясными словами Моя душа звучала в лад... — напишет годы спустя Александр Пушкин о своем легендарном тезке, который за год до окончания им Лицея покинет Царское Село, назначенный командиром Литовского уланского полка.
Известны письма А. С. Пушкину, автором которых литературоведы считают молодого А.Н. Раевского — родного сына прославленного генерала, опекуна Чеченского. С А. Н. Раевским Пушкин вместе служил на Юге, в Одессе и Кишиневе. Один из их начальников Ф. Ф. Вигель так вспоминал об отношении Раевского-сына к Пушкину: «...Стихов его никогда не читал, не упоминал ему даже об них: поэзия была ему дело вовсе чуждое, равномерно и нежные чувства, в которых видел он одно смешное сумасбродство...
Вкравшись в его дружбу, он заставил его видеть в себе поверенного и усерднейшего помощника, одним словом, самым искусным образом дурачил его...»
Сравним слова Ф.Ф. Вигеля с беспокойным отзывом Раевского-отца о своем сыне Александре (в письме дочери, 1820 г.): «Он не рассуждает, а спорит, и чем более он не прав, тем его тон становится
неприятнее, даже до грубости... У него ум наизнанку; он философствует о вещах, которых не понимает, и так мудрит, что всякий смысл испаряется... Я думаю, что он не верит в любовь, так как сам ее не испытывает и не старается ее внушить...»
А теперь подумаем, какой из Александров Раевских написал следующее письмо Пушкину, в Михайловское (21 августа 1824 года) — старший друг Пушкина по Царскому Селу, герой войны, или молодой приятель? «...Вы пишете, что боитесь скомпрометировать меня перепиской с вами. Такое опасение ребячливо во многих отношениях... Я никогда не вел с вами разговоров о политике; вы знаете, что я не слишком высокого мнения о политике поэтов, а если и есть нечто, в чем я могу вас упрекнуть, так это лишь в недостаточном уважении к религии — хорошенько запомните это, ибо не впервые я об этом вам говорю. Я испытываю настоящую потребность писать вам. Нельзя безнаказанно прожить вместе
столько времени; даже оставляя в стороне множество причин, которые заставляют меня питать к вам истинную дружбу, одной привычки было бы достаточно, чтобы создать между нами истинную прочную привязанность. Теперь, когда мы так далеко друг от друга, я не стану сдерживаться в выражении чувств, которые питаю к вам; знайте же, что, не говоря уже о вашем прекрасном и большом таланте, я с давних пор проникся к вам братской дружбой и никакие обстоятельства не заставят меня отказаться от нее. (Брат не по африканской, но по «черной» крови! – подчеркивает автор статьи) ...Ради Бога, дорогой друг, не предавайтесь отчаянию, берегитесь, чтобы оно не ослабило вашего прекрасного дарования, заботьтесь о себе, будьте терпеливы: ваше положение изменится к лучшему... Ваш долг перед самим собой, перед другими, даже перед вашей родиной — не падать духом; не забывайте, что вы — украшение нашей зарождающейся литературы и что временные невзгоды, жертвою которых вы оказались, не могут повредить вашей литературной славе... затем — питайте уважение к религии...»
М. Вахидова обращает наше внимание на графически выделенное ею слово «вашей», относящееся к слову «родина»: что мешало Александру Раевскому написать своему другу и поэту России, гражданином коей является и он сам, — «ваш долг перед нашей родиной»? Написал же он: «...вы — украшение нашей литературы»! Другое дело, если это письмо написано Александром Чеченским, который верой и правдой служит России, но помнит и никогда не забывает свою родину — Чечню. Думаю, что после приведенных выше слов отца о своем сыне, вряд ли кто будет настаивать, что к этому письму имеет отношение человек, который лишь прикидывается другом поэта. Пушкин в 1829 г. набросал графический портрет А. Н. Чеченского. Но одни пушкинисты видят в нем «А. Н. Раевского», другие — «Н. Н. Раевского-младшего», не смотря на то, что никакого сходства с чертами лица того или другого Раевского в наброске поэта просто нет.

«Печальны были наши встречи…»
Словесный портрет Чеченского дает в своих дневниках известный партизан Денис Давыдов: «...Росту малого, сухощавый, горбоносый, цвету лица бронзового, волосу черного, как крыло ворона, взора орлиного. Характер ярый, запальчивый и неукротимый; явный друг или враг; предприимчивости беспредельной, сметливости и решимости мгновенных». Думается, что именно такого Чеченского и знал Пушкин всегда. Не потому ли он посвятил ему стихотворение «Демон», в котором демонические черты герою приданы лишь для того, чтобы подчеркнуть его абсолютную непохожесть на всех остальных людей в окружении поэта; и «злобный гений» здесь с «чудным взглядом», с улыбкой.
«В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия…, - отсылает нас поэт к своей ранней юности, а значит, к лицейскому периоду, когда впервые он встретил своего героя, -
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь…
Так сильно волновали кровь…
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня».
Тайна встреч нужна самому поэту, а не его герою, потому что это Пушкин восторженно, снизу вверх смотрит на него, в них есть что-то общее, и это пугает поэта, но в то же время очень тянет к нему:
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд».
Зрелый мужчина, повидавший немало на своем веку, может «насмешливо смотреть» на жизнь, но юному человеку трудно понять подобное отношение к «свободе, славе и любви», и потому речи героя на эту тему он готов принять за «хладный яд, за «неистощимую клевету».
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасною мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел –
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел», - пишет Пушкин, и в его словах не укор, не обвинение и даже не удивление – Пушкин восхищен им! У него так никогда не получится, для этого надо быть Демоном, не меньше! - угадывается за этими словами. Но тот, который и прожил, и пережил не меньше, хорошо понимал, что стоит за этим «демоническим» образом. Кстати, когда слухи о том, что якобы и критики, и близкие поэту люди «знали, что в «Демоне» изображен Александр Раевский», дошли до поэта, он тут же горячо отреагировал, написав «О стихотворении «Демон»»: «Иные указывали на лицо… я вижу в «Демоне» цель иную, более нравственную…». (Золотой том. С.887) Но кто и когда слушал самого поэта?..

«На них указывало мненье…»
«...Неправильно вы сказали о Мельмоте, что он в природе ничего не благословлял, прежде я был с вами согласен, но по опыту знаю, что он имеет чувства дружбы - благородными и неизменными обстоятельствами...» - напишет А. Пушкину 18 октября 1824 г. С.Г.Волконский, после выхода в свет стихотворения "Демон".
Письмо С.Г.Волконского, на первый взгляд, не вносит ясности по поводу А.Н. Раевского, о котором якобы речь в «Демоне». Говоря о "Мельмоте", Волконский не называет его братом своей невесты, когда в том же письме продолжает: "...уведомляю вас о помолвке моей с Марию Николаевною Раевскою - не буду вам говорить о моем счастии, будущая моя жена была вам известна..." Казалось бы, что мешало Волконскому, если речь идет о родном сыне Николая Николаевича, назвать Марию просто сестрой Мельмота, не прописывая ее полного имени? Пушкин ведь хорошо знал всю семью Раевских! Волконский знал, кто скрывается у Пушкина за образом Де¬мона и Мельмота, которого поэт сделал предметом интереса своей Татьяны в "Евгении Онегине":
Британской музы небылицы
Тревожат сон отроковицы,
И стал теперь ее кумир
Или задумчивый Вампир,
Или Мельмот, бродяга мрачный...
В 1827 г. поэт внесет в образ Демона в стихотворении "Ангел" существенную поправку: «...Не все я в небе ненавидел, /Не все я в мире презирал…». – Александру Чеченскому, отцу троих детей к тому времени, было, кого любить и ради кого жить…
Особый интерес представляют стихи Пушкина: "Коварность" и "Бывало в сладком ослепленье...", посвященные все тому же герою. Первое стихотворение требует более обстоятельного и серьезного исследования, без которого трудно вообще понять, о чем здесь идет речь, (необходим исторический контекст периода южной «ссылки») потому остановимся подробнее на втором:
Бывало в сладком ослепленье
Я верил избранным душам,
Я мнил – их тайное рожденье
Угодно властным небесам,
На них указывало мненье –
Едва приближился я к ним… - а далее – обрыв строфы, незавершенность мысли, и продолжение, написанное будто на одном дыхании:
Мое беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим навек соединил.
Пребывание на Юге России, путешествие с Чеченским по Кавказу уже не тем отроком-лицеистом, а 20-летним молодым человеком, с которым можно говорить о причинах вечной войны, в которую втянулась Россия на Кавказе, не могло не отразиться на взглядах Пушкина.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад…
Еще вчера лицеист Пушкин восторженной душой боготворил Александра I, вернувшегося из Европы победителем Наполеона, а сегодня пишет он о себе:
Взглянул на мир (я) взором ясным
И изумился в тишине;
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?..
Впервые поэт посмотрел на жизнь другими глазами:
И взор я бросил на людей,
Увидел их, надменных, низких,
Жестоких, ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный.
Напрасен опыт вековой».

«Напрасен опыт вековой…»
Последние стихи, которые в точности повторяются в конце стихотворения «Свободы сеятель пустынный», в пушкинистике комментируются со ссылкой на письмо Пушкина Александру Тургеневу от 1 декабря 1823 года, в котором якобы есть намек на сожаление по поводу «поражения революции в Испании, подавленной французскими войсками» (А.С. Пушкин, Собр. соч. в 10 т., Л. 1977, т.2, с.369):
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать, или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Оказывается, живя в крепостной России, завоевывающей Кавказ уже более века, можно так остервенело думать о судьбе испанцев, не сумевших защитить свою свободу! Абсурд! Другое дело, когда, впервые взглянув на мир «взором ясным», поэт сравнивает русский народ, чье наследство из рода в род «ярмо с гремушками да бич», со «свободы вольным кличем» горцев. И тогда понятна досада поэта, который ни к чему не призывает, но называет вещи своими именами!
В 1814 году по совету своего друга и боевого товарища Ржевского Александр Чеченский обратит внимание на дочь тайного советника Екатерину Бычкову – обаятельную и умную девушку. Катерина получила в приданное родовое поместье Ворсклу, где Чеченские и поселились. Через год у них родилась дочь, которую счастливые родители назвали Софьей. Затем родились Александра (1816), Катя (1817), единственный сын Николай (1818), Вера (1820) и Надежда (1822). Волею судьбы, став помещиком, владеющим крепостными душами, Александр Чеченский тяготился новой для себя ролью. Несколько раз он порывался облегчить жизнь своих крепостных и дать им свободу, но ни друзья его, ни жена не хотели понимать этих либеральных, как они называли, взглядов нового барина. Соседи-помещики опасались водить с ним дружбу, а власти грозили взять имение в опеку. И только чеченец не понимал, как можно владеть живыми людьми, принадлежащими одному Богу. Каждый чеченец рождался и умирал свободным, какую бы кровавую плату им не приходилось платить русскому царю. А.С. Пушкин, отдавая дань своему "неизменному учителю в делах нравственных", (в черновике письма за 15-20 октября из Одессы) придаст Онегину черты своего старшего друга:
... В своей глуши мудрец пустынный
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил... ...
Все дружбу прекратили с ним.
"Сосед наш неуч, сумасбродит,
Он фармазон;..
Он дамам к ручке не подходит;
Все да да нет; не скажет да-с
Иль нет-с". Таков был общий глас.
Прожив в России всю свою жизнь, А. Чеченский так и не научился низкопоклонному: "да-с..."/ "нет-с...", что не осталось не замеченным даже поэтом, явно не для рифмы использовавшим это в своем романе в стихах.
Генерал-майор, герой России 1812 года, Александр Чеченский еще при жизни стал легендой, и гениальный русский поэт Александр Пушкин считал за честь называть себя его другом. Жаль только, что страницы истории, которые пишутся людьми, оказались с белыми пятнами. Избирательная память российских историков до сих пор оставляет открытым вопросы: кто они – чеченцы и что у них общего с Россией? Александр Чеченский! Разве этого мало?

                                     
                     
Использованная литература:
1. А.С. Пушкин. Полн. собр. соч. в десяти томах. Издание четвертое. Издательство «Наука» Ленинградское отделение. Ленинград. 1979. т. 2. Стихотворения. 1820-1826.
2. Л.А. Черейский. Пушкин и его окружение. Изд. второе, дополненное и переработанное. Ленинград, Издательство «Наука», Ленинградское отделение, 1988. С. 488.
3. Марьям Вахидова. Чеченский сын Раевского. Ж. Наука и религия. №9, 2002. С. 12-14.
4. Умар Гайсултанов. Александр Чеченский. Историческая повесть. Чечено-Ингушское Книжное издательство. Грозный. 1981.
5. А. Пушкин. Золотой том. Собрание соч. Издательский дом в Москве «Имидж». 1993. С. 131, 199, 304.                                                 
                                                       

{mosloadposition user9}


При копировании материалов ссылка на сайт обязательна

test 2Новости СМИ2