(К 66-ой годовщине со дня сталинской депортации чеченцев) Дада, что тебе принести? – спросил четырнадцатилетний Амин у отца. Кусок холодного льда с вершины Кавказских гор. Он помог бы мне встать на ноги, – едва слышно ответил умирающий. Дада, мы далеко от Родины. А как здешние горы называются, я даже не знаю, – прошептал сын в ответ и наклонил голову. – Но если хочешь, я принесу тебе кусок льда вон с той вершины. Кусок льда помог бы потушить жар, который во мне, – тяжело дыша вымолвил Яхшат. Полностью поседевший раньше времени сорокадвухлетний мужчина едва двинул локтями, пытаясь приподняться. Он лежал на деревянном топчане, накрытом красным истангом (войлочным паласом). Подушкой ему служила аккуратно свернутая бурка. Другой мебели, кроме трех топчанов вдоль стен и низкого табурета, на котором стоял медный кувшин с водой, в комнате не было. Стена справа от двери была заклеена газетами, а почти у самого потолка прибита деревянная планка с торчащими четырьмя гвоздями, которые подарил сосед-казах. С улицы к этой убогой комнате была наспех прилеплена комнатушка, которая служила кухней, столовой и гостиной. Здесь же хозяева соорудили традиционную чеченскую печь. Она напоминала собой камин с открытым огнем. Сверху огонь перекрывался чугунной плитой, на которой готовилась пища.
Когда-то крепкий и здоровый мужчина, он уже второй день лежал в постели. На вопрос близких о самочувствии отвечал:
– Хвала Аллаху за те годы, что я прожил и не знал хворобы. Не беспокойтесь. Вот только жар внутри дайте мне потушить.
Он часто пил холодную воду и не мог справиться с жаждой...
…Ярко голубые глаза, в которые любила смотреться красавица Забу, затянулись серой пеленой в тот день, когда их погрузили в американские «Студебеккеры» и повезли на равнину.
В то жестокое февральское утро женщины плакали, а мужчины молчали.
Для большинства чеченцев и ингушей 23 февраля 1944 года стало последним днем, когда они видели родной край, дышали воздухом Родины, любовались небосводом и полетом орла. Плечи гордых кавказских гор обмякли и, натянув свои снежные папахи, они сделали вид, что не замечают происходящего. Тревожно мычал скот, громко лаяли собаки. Обычно завывающий февральский ветер спрятался в гротах и между скал. Даже крупные хлопья снега не радовали малышей, которым невдомек было, зачем их в такую рань вытащили из постели.
...Двухлетняя Яха гладила черного котенка, который пытался вылезти из-под толстой пуховой шали, в которую она была укутана. Пятилетний Амади время от времени жевал кусок соленого сушеного мяса и заедал его жареной мукой. Потом собирал снежинки с колен старшего брата и, довольный собой, засыпал в трясущемся грузовике. Семилетние близнецы Юсуп и Юнус, насупившись, уткнулись в колени тети Пии. Вахид, Ваха и Шамхан обнимали патефон, который они с таким трудом погрузили в грузовик. Пассажиры прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Окаменевшие лица родителей пугали детей. Суровые мужчины время от времени переводили взгляды со своих старых родителей на жен и сестер, призывая их к терпению. Все – от мала до велика – были уверены в том, что это роковая ошибка и их непременно вернут домой. Гонимые горем, подчиняясь судьбе, чеченцы и ингуши ехали в синюю даль своей неизведанной судьбы, не оставляя надежды вернуться домой.
Железо для вайнахов всегда было священным. Но сейчас железные струны рельс натянулись от мороза и везли народ через сито ада в чан голода, болезней и мора.
Семье Яхшата повезло больше, чем другим спецпереселенцам. Им разрешили подняться в третий с конца вагон. В нем стояли четыре темно-рыжих кабардинских скакуна, для кормежки которых были заранее приготовлены тюки сена и соломы. За скотом присматривали двое красноармейцев.
С семьей Яхшата и красавицы Забу были еще Юша, родной брат Яхшата, и его жена Пия. Восемь детей Яхшата умудрились прихватить с собой в дорогу котенка и двух щенков, которым от рождения было всего две недели. Благодаря подсказке офицера, стоявшего у него на квартире, Яхшат предупредил, чтобы все его близкие взяли в дорогу мед, жареную муку, ядра орехов, соленое сушеное мясо и медную посуду для воды. Серебряную посуду, холодное оружие в виде сабель и кинжалов они тщательно завернули в истанги и под покровом ночи закопали в надежде сохранить до возвращения на Кавказ.
– Будете ехать, как короли, – сказал Григорий, увидев беременную Пию. Женщина ничего не поняла, но улыбнулась и опустила голову. Кареглазая Яха подошла к красноармейцу и показала ему котенка.
– Ты спрячь его и никому не показывай. Ему нельзя с тобой, – погладил Григорий девчушку.
– Буртик, – произнесла малышка.
– Тяв-тяв, – выдали себя щенки.
– Да у вас целый зверинец. Хозяин, выкинь зверье. Самим бы вам доехать, вашу мать, – начал нервничать Степан.
– Прекрати, Степа. Неужели ничего человеческого в тебе не осталось? – как можно тише произнес Григорий.
– Я как лучше. Зачем лишние хлопоты? Если охрана обнаружит, им же хуже будет, – ответил Степан.
– А можно я лошадь поглажу? – вдруг прервал их разговор Амин.
– Нельзя. Ничего делать нельзя. Можно сидеть и можно стоять. И дышать, пока можешь, – грубо ответил Степан и посмотрел злыми горящими глазами на юношу.
Забу, которая не понимала ни одного слова по-русски, тихо позвала сына. Амин присел, обхватил колени руками и опустил взгляд. Младшие братья последовали его примеру. Только Яха подошла к матери и, обняв за шею, начала просить еды.
Пия то и дело хваталась за живот. Стесняясь стонать, она кусала губы и раскачивалась из стороны в сторону. Забу достала толстый кукурузный чурек и поделила его на небольшие куски. Затем разрезала вкусно пахнущий козий сыр. Мальчишки накрошили чурек в миску с водой и начали кормить щенков. Юша и Яхшат отказались от трапезы. Амин последовал их примеру, но свой кусок чурека и сыра отнес конюхам. Григорий улыбнулся и пригласил присесть.
– Откуда так хорошо знаешь русский? – спросил он юношу.
– Я в школе учил. И мой дядя в сельсовете председатель. Я пионервожатым был, – ответил Амин.
– А Родину ты свою любишь? Страну Советов уважаешь? – исподлобья спросил Степан.
– Мой дядя – на войне. Он освобождал Украину. У мамы три брата погибли в Брестской крепости. И я пойду воевать за родину.
– А белого коня Гитлеру кто готовил? – опять съязвил Степан.
– А этих скакунов ты везешь Гитлеру? – вдруг, резко привстав, ответил юноша.
– Щенок! – зарычал на него Степан. – Да я тебя сейчас штыком проткну.
– Прекрати сейчас же! Они такие же люди, как и мы с тобой, – схватил Григорий товарища.
Услышав шум, женщины и дети насторожились. А Юша подошел к племяннику.
– Простите. Горячая кровь, – обратился он к красноармейцам.
– А ты иди к семье. Я тут сам разберусь.
Переговорив, Юша вернулся на свое место.
Поезд тронулся с места далеко за полночь.
Под покровом тьмы ветер чуть осмелел и вышел проводить несчастных, раскачивая гудящие провода. На следующей станции к ним в вагон постучали. Это красноармейцы из двух последних пустых вагонов-холодильников попросились к конюхам. Каково же было удивление родителей, которые рано утром обнаружили Яху, сидящую на коленях одного из красноармейцев с огромным куском сахара. Увидев подходящего отца, девочка спрыгнула с колен солдата и побежала навстречу. Отец ласково оттолкнул девочку и пожелал всем доброго утра.
– Ты пересади семью поближе к тюкам. Совсем они у тебя замерзнут, – предложил Григорий.
– Спасибо. Мы воспользуемся твоим предложением, – ответил Яхшат.
– Слышишь,- услышал он голос Забу. – Попроси их остановить поезд. Надо бы выйти нам на двор.
– Жена, вагон не может остановиться. Вот поезд остановится, тогда и выйдете. Потерпите, – ответил он.
Но поезд то замедлял свой ход, то ускорял. Тяжелее всех приходилось беременной Пии. Не выдержав стонов невестки, Яхшат подошел к красноармейцам и подозвал Григория. Тот никак не мог понять, почему, говоря о естественных надобностях, горец говорит тихим голосом. Яхшат протянул Григорию серебряную монету. Красноармеец оттолкнул руку кавказца и, взяв тюк, предложил соорудить отхожее место прямо в вагоне.
Струны железных дорог плакали от человеческих злодеяний... Изредка на станциях военные открывали двери, чтобы проветрить вагон. Не для людей – для лошадей. Тогда появлялась возможность перекинуться парой фраз с земляками, которые ехали в других составах.
– Дядя, хочешь, я расскажу тебе сказку о Сармаке, – приставал к Юше маленький Амади.
– Конечно, – соглашался дядя, сажая малыша к себе на колени.
– Когда меня еще не было, жил многоголовый Сармак, змей. У него было три, нет семь голов, – выпучив глаза и жестикулируя руками начинал свое повествование ребенок. – Этот дракон лежал у реки и не давал девушкам набрать воды. Он хотел, чтобы ему отдали самую красивую девушку. Вот я вырасту и тоже пойду на битву с этим драконом. Нана испечет сискал, дада отдаст мне свой кинжал и купит мне вон того коня, который смотрит на меня. Ты мне подаришь седло и сбрую...
Потом он замолкал. В глазах появлялась грусть. Мальчик засыпал на руках у дяди. А во сне он возвращался к стремительным прозрачным водам Аргуна. С высокого берега он кидал камни в надежде увидеть Хин-нана, мать воды, которой его часто пугали.
Выйдя на станции за водой, Юша увидел, как в станционную яму сбрасывают окоченевшие трупы.
– Пошел вон! – прикрикнул на него красноармеец.
Развернувшись, он увидел старуху, которая сидя на корточках, загребая снег своими костлявыми руками, пыталась захоронить труп мужчины.
– Мать, не надо. Снег растает и он останется на съедение волкам. Пусть они скинут его в яму, – дотронувшись до плеча старухи, произнес он.
– Я их всех похоронила в снегу. Это уже седьмой член моей семьи. Последний. Три дня прятала. Думала, что довезу. Не знаю, кто меня похоронит, – не проронив ни слезинки, произнесла женщина.
– Пойдем, мать, в наш вагон. Нашим родителям повезло больше, чем нам. Они остались лежать высоко в горах.
– Сынок, ты иди. Мне осталось немного. Я в соседнем вагоне. Если увидишь, что мое тело выбросят, закидай меня снегом, чтобы собаки не съели, и птицы не выклевали глаза.
Машинист подал протяжный гудок. Оглядываясь, Юша пошел к своему вагону. Двое красноармейцев потащили старуху к вагону. Потом вдруг бросили ее бездыханное тело. Юша попытался выскочить из вагона. Яхшат его остановил.
– Мы не в силах помочь ей. Значит такова воля Аллаха
– Брат, да что же это такое?! Наш старший брат защищает эту страну. Наш отец служил в Дикой дивизии, имел кучу наград. Мы с тобой честно работали в колхозе. За что? Что они с нами делают? Куда они нас везут? Когда зажжется огонь в наших очагах? Где справедливость?
– Успокойся, Юша. Нам надо непременно сохранить себя, как народ. Мы не можем все погибнуть. На все воля Аллаха. Наверное, Сталин не знает, что происходит. Думаю, ему доложат, и он накажет тех, кто с нами так поступил.
– Ты забыл, как они конюху Усману выделили лучшего жеребца. А наутро его забрали в НКВД, и сегодня его малолетние дети едут в одном из таких же вагонов для скота с больной матерью.
– Прекрати! Тебя слышат дети и женщины. Лучше молча обратись к Всевышнему, чтобы наша земля нас дождалась! Любое испытание надо пройти с честью. Помни об этом. Ты – чеченец, и тебе не пристало ныть и жаловаться. Ты помнишь, чему учил нас отец? Любое испытание выпадает в жизни один раз, и перенести все тяготы надо всего лишь один раз. Только один раз в жизни... За тягостью придет облегчение.
От пережитого Юша не умер. Но и желания дальше жить у него не было. Осознавать свою беспомощность – самое страшное. Всевышний даровал нам земную жизнь, чтобы творить добро. Ангелы-хранители оторвались от людей и молча наблюдают за злом, которое творится на земле. Одним росчерком пера, одним устным приказом, одним выстрелом люди убивают себе подобных. Судьбы целых народов решили простым росчерком пера. Неужели тех, кто отдавал приказы, рожали дьяволицы? Неужели они вскармливали своих детей чужой кровью? Почему так несправедливо устроен мир? Были ли ответы на эти вопросы и задавали ли они себе их?
А струны железных дорог плакали от человеческих злодеяний, свидетелями которых они стали. По этим дорогам вагоны несли едва живых к новым испытаниям. В чреве вагонов металась Смерть. Она щедро рассыпала зерна болезней, травила голодом и сковывала морозом. Она поселилась в обнимку с Жизнью. Казалось, что Смерть и Жизнь в одном теле, но с двумя лицами. Жизнь цеплялась за малейший шанс, а Смерть не останавливалась ни перед чем. Криком малыш объявлял о своем приходе в этот страшный мир, а роженица, сгорая от стыда, этот мир покидала. У старика забирали единственного внука, отца которого он отправил защищать Родину, выкинувшую его в морозное утро из дома и отправившую страдать в чужой край. В какой-то момент людям показалось, что их везут в обратную сторону. Локомотив поменял направление. Время неумолимо отсчитывало свои секунды, а расстояние наматывало километры, отрывая народ от земли отцов.
На десятый день Амади заболел. Поднялась температура и малыш начал бредить. Большие карие глаза впали, маленькие искорки жизни угасали. Только сердечко продолжало стучать. Он все время просил пить. Малыша раздели и положили на истанг, прикрыв небольшим количеством соломы. Мать накладывала на лоб малыша мокрый кусок ткани, который она оторвала от своей нижней юбки. Ждать помощи было неоткуда, никаких трав с собой не взяли. Макнув палец в мед, мать напрасно пыталась накормить им ребенка.
– Хочу райское яблоко и облепиху, – попросил малыш.
– Конечно, малыш. Вот сейчас доедем и нам принесут яблоки и груши. Я достану ежевику и облепиху. Поешь чурек. Я накрошила его в теплое молоко, – глотая слезы, пытаясь обмануть малыша, ласкала сына Забу и совала малышу в рот пережеванный чурек, который согревала во рту у себя.
На третий день Степан не выдержал. Он налил в солдатскую кружку спирт, добавил немного воды и натер тельце малыша этой жидкостью. Завернув Амади в свою шинель, Степан присел и начал рассказывать о своей семье. Он был из-под Житомира, вырос в чужом доме. Во время голодомора он потерял всех: родителей, трех братьев и сестру. Ел коренья, кору с деревьев, собирал картофельные очистки в доме старика, который приютил его за непосильный труд. Женился на детдомовской. Она родила ему двух сыновей. Старшему, когда началась война, было два с половиной годика, а младшему – три месяца. Он ушел на фронт, а его Любаня отправилась к своим дальним родственникам. Знает, что они затерялись в бескрайних степях Казахстана, а где именно – нет. В первый же месяц войны его ранило, а теперь он – конюх. «Куда пошлют, там и служу...» Его слушали молча. У каждого было, что рассказать о себе. Но не пристало горцам жаловаться на судьбу. Извинившись, Степан с Григорием предложили горцам спирт, от которого братья отказались. К вечеру малышу стало легче.
– Дада, а я в раю яблоки ел. Они такие вкусные были. Но Сармака я там не нашел. Наверное, его туда не пустили. Я хочу вернуться туда. Вы не забудете меня? – шептал малыш, пытаясь обнять отца за шею.
– Бредит. От перепада температуры, – произнес Яхшат, посмотрев на озабоченную жену.
Щенки скулили., котенок спрятался.
К утру охладевший раздетый трупик сына он положил в угол вагона, строго приказав жене и невестке не показывать свое горе. Всю неделю Григорий и Степан молчали, делая вид, что не знают о смерти малыша. Степан угощал Яху сахаром, а она сидела у него на коленях и играла с котенком. Буртик научился обнимать малышку. Он клал свою головку на правое плечо Яхи и мурлыкал свои сказки...
Но беда не приходит одна. Через неделю Пия умерла во время родов. Спустя два дня умер и малыш. Юша заболел тифом, собирая трупы умерших. Он не сообщил брату о своей болезни. Юшу захоронят в общей могиле с остальными несчастными...
...Амин моментально подхватил отца, приподнял бурку и снова уложил. Подойдя к окну, он резким движением разорвал пленку, натянутую на оконный проем. Показалась снежная шапка Алатау – самого северного хребта Тянь-Шаня. Золотые солнечные лучи играли на снежном ковре. Вид гор вызывал тоску по Родине. Амин прикусил нижнюю губу, которая выдавала его состояние. Боясь расплакаться при отце, юноша низко наклонил голову.
– Амин, подойди ко мне. Присядь, – пытаясь сказать строго, произнес Яхшат.
– Дада, я постою, – дрожащим голосом ответил сын.
– Нет. На сей раз ты присядь. Я должен покинуть этот бренный мир. Мне пора уходить. А ты – моя надежда и опора. Я оставляю тебя вместо себя. На твои плечи ложится большой груз. Помни, что ты в ответе за своих братьев и единственную сестру. Берегите мать.
Амин ломал пальцы рук, не поднимая глаза на отца.
– Дада, я позову нану и схожу за льдом. Я смогу добраться до той вершины и вернуться раньше, чем этот лед растает. Только ты оставайся с нами. Живи, – заплакал юноша.
– Не смей! Никогда не смей плакать. Ты - мужчина. Чеченец плачет только один раз в жизни. Когда приходит в этот мир. Своим криком он оповещает, что пришел бороться со злом и плачет от того, что еще не в силах бороться с ним, потому что слишком мал. Помни, что Аллах посылает нам столько, сколько мы можем вынести. Сын, не забывай, чей ты. Не забывай седые вершины кавказских гор, холодный камень вековых башен, шум журчащего родника, полет горного орла, галоп скакуна, запах земли родной.
Яхшат был из общества чIанти, представители которого жили высоко в горах, почти у самой границы с Грузией. В основу этнонима чIанти возможно легло словосочетание «чIогIа анти», что переводится как крепкие анты. В истории чеченского народа чIанти играли ведущую роль в общественной жизни во всем Аргунском ущелье. Даже река Аргун называлась ЧIанти-Орга.
Яхшат закрыл глаза и память вернула его к многовековой боевой башне. Это самый древний архитектурный памятник в Аргунском ущелье. Он стоит на правом берегу речки Доьра-эрка. Там некогда находилось поселение с мощным замковым укреплением. Автор сего скромного повествования подтверждает, что стрельница на левом берегу горной реки стоит по сей день.
Жители ТIера ЦIуьника, Шел ЦIуьника и Доьра составляли одну этническую группу и называли себя доьрхой.В переводе с персидского «дор» означает горный проход, ворота. Действительно, Доьра напоминает горный проход и в былые времена доьрхой вели наблюдение за Аргунским ущельем и ущельем Доьрхой-эрк. Они взимали подорожную плату со всех путников, которые проходили по ущелью. По преданиям старины, предок Яхшата Тон пришел сюда из селения ЧIантио ЦIово-Тушетии соседней Грузии. Его сын Итон основал Итон-Кхалле - город Итона. Там небо обнимается с землей, месяц цепляется за вершины гор. Рассыпая золотые звезды, башни созвездий освещают дорогу путнику. В быстрых ручьях и реках водится форель, по склонам гор пасутся стада. Люди занимаются скотоводством, овцеводством, валянием шерсти, производят сыр и домашнее масло. С приходом советской власти размеренное течение жизни не изменилось. Люди сами выживали в суровых условиях гор, не получая от государства никакой помощи. Уже не строились пятиэтажные боевые и двухэтажные жилые башни, которые в средневековье возводились в неприступных местах и имели оборонительный характер.
Дом Яхшата был большим, имел три отдельных входа. Вдоль дома – терраса. Перед выходом из дома Яхшат выгреб три уголька, а один бросил обратно в очаг со словами: «Да не погаснет огонь в этом доме». Если бы ему сказали, что гордый Кавказ будет 13 лет ждать своих сыновей, то он не поверил бы в это.
– Свою папаху и бешмет я завешаю тебе, Амин. Мать ваша знает, где мы схоронили оружие. Береги сестру. Позволяй ей иногда оплакивать Родину. Рассказывай ей о Родине все, что ты знаешь. И если у тебя будет малейшая возможность, забери мои кости с собой на Кавказ. Если судьбе будет угодно, чтобы вы оставили это место, об одном прошу – навести меня только один раз в жизни. Ла-иллахьа илль Аллахь...
Амин провел рукой по безжизненному лицу отца, прикрыв веки...
… Апрель 1995 года. Казахстан. Алматы. Высокий худощавый старик в каракулевой папахе стоял на кладбище, опираясь на трость. Его единственный внук Амади читал суры из Корана на могиле своего прадеда. На могильном камне были высечены слова: «Яхшат,1903-1945.ЦIа бен...» («Только один раз»). Действительно, мы живем только один раз...
Зура Итсмиолорд

{mosloadposition user9}


При копировании материалов ссылка на сайт обязательна