2 марта в возрасте 77 лет  ушел из из жизни Саламбек Наибович Хаджиев – выдающийся ученый и политик, корифей российской нефтехимической науки, первый и единственный чеченец — министр СССР, академик РАН. Это невосполнимая утрата для научного сообщества страны, для чеченского народа. Уникальная личность, обладатель энциклопедических знаний, принципиальный во всем, что касается научной истины и гражданского долга – таким Саламбек Наибович Хаджиев остался в памяти коллег, друзей, чеченского народа. Дала гечдойла цунна! Дала декъал войла иза!

Предлагаем вниманию читателей очерк о Саламбеке Хаджиеве. Автор – известный российский политик и ученый Руслан Хасбулатов, который предоставил неопубликованный ранее материал интернет-изданию «Грозненский рабочий» (старейшей республиканской газете, недавно отметившей 100-летие). Очерк предназначался для академического сборника статей, раскрывающих разные аспекты жизни и деятельности Хаджиева. Книга готовилась к изданию, когда пришла скорбная весть о кончине Саламбека Наибовича.
 
Нас было трое, ставших действительно друзьями (мой долгий жизненный опыт, да истории множества известных деятелей свидетельствует, что близких друзей бывает мало): Саламбек Хаджиев, Шамиль Мисирпашаев и я. Мы с Шамилем учились в МГУ на последних курсах, когда в аспирантуру (на химический факультет) поступил Саламбек Хаджиев после учебы в знаменитом тогда Грозненском нефтяном институте. Я к тому времени уже сделал успешную карьеру по линии университетского комсомола — сперва на факультете, затем в Комитете комсомола МГУ. С Саламбеком меня свел Шамиль. Мы стали часто встречаться, говорили обо всем на свете — о политике, о ситуации в нашей республике, о нашем будущем. Саламбек уже тогда произвел на меня сильное впечатление — он был очень образованным, доброжелательным, интересным собеседником, интересовался литературой, искусством, высказывал интересные мысли. Я тогда пытался его вовлечь в комсомольскую работу и с помощью ребят из факультетского комитета комсомола, в частности, Валерия Лунина, (ныне академика, декана химического факультета), мы уговорили его возглавить студенческое научное общество (СНО).
Тогда, напомню, комсомол в МГУ играл огромную роль. Ректор — академик И.Г. Петровский — поддерживал студенческих лидеров, а партком МГУ всячески развивал молодежное творчество и инициативы студенческой молодежи. Общительный, эрудированный Саламбек вскоре стал одним из лидеров студенческой и аспирантской молодежи на химическом факультете, «своим» для этого знаменитого сообщества ученых и студентов.

Чеченцев и ингушей в те годы в МГУ было мало — кажется, человек 20, не более; в основном, все учились превосходно. К тому времени, когда в МГУ появился Саламбек, старшие товарищи (Хамзат Ибрагимов, Ваха Дыхаев), завершили учебу, и роль неформального руководителя наших студентов и аспирантов из Чечено-Ингушетии занял Саламбек. Его любили за дружелюбный характер, отзывчивость, готовность помочь в случае чего. Иногда он созывал собрание земляков. В основном, речь шла, конечно, об учебе, о том, что в республике нас ждут как специалистов. Все это сопровождалось веселыми шутками, импровизациями, дружескими «подкопами» и т.д.

На встречу с нашими студентами как-то пришел Председатель Совета Министров Чечено-Ингушетии Муслим Гайрбеков. Это была большая умная беседа с молодежью человека, много знавшего и испытавшего, человека, который заботится о своем народе и работает на его возрождение. Он говорил нам то, что мы хотели услышать: о том, что восстановленная после депортации республика ждет нас, ей нужны образованные специалисты; призывал хорошо учиться, уметь ладить с людьми. Частым нашим гостем бывал замечательный артист Махмуд Эсамбаев. Необычайное его обаяние, разные истории, которые он рассказывал с неотразимым юмором, богатый, красочный язык и доброжелательность к людям привлекали к нему всех, кто с нами учился. Писатель Халид Ошаев рассказывал о своих мытарствах по восстановлению имен чеченских и ингушских солдат, оборонявших Брестскую крепость (их было более 100 воинов).

Саламбек очень много работал в лаборатории (в соответствии с программой он сам собрал установку, на которой вел эксперименты по абсорбции каких-то нефтехимических элементов). Его руководитель — ученик  знаменитого академика Семенова, лауреата Нобелевской премии, грузин, талантливый ученый-экспериментатор, в ходе защиты Саламбеком кандидатской диссертации, отмечал необычайную работоспособность своего подопечного, попытки охватить смежные проблемы, далеко выходящие за пределы поставленной в диссертации задачи. Помнится, об этом же говорил и известный ученый-оппонент; в частности, сообщил, что соискатель Хаджиев поставил и, в основном, решил около десяти задач, в то время, как от него требовалось решить всего две задачи. При этом диссертант завершил аспирантуру с выходом на защиту в течение двух лет (вместо трех лет, полагающихся по правилам аспирантуры).

Саламбек очень торопился успешно завершить аспирантуру и вернуться в Чечено-Ингушетию, в Грозный, в его родной научно-исследовательский институт, занимавший видное место в системе нефтехимических учреждений СССР. Его настойчиво призывали остаться на химическом факультете МГУ, уговаривали его и мы с Шамилем, но Саламбек твердо сказал, что его место в республике, и уехал в Грозный.

Он неожиданно прилетал в Москву на разного рода научные конференции и обязательно навещал нас, своих друзей. Как-то раз явился в общежитие на Ленинских горах, застал меня с Шамилем, сказал, что у него скоро самолет, заскочил на десять минут. Затем полез в карман, вынул деньги (25 руб. и 1 О руб.), сказал: «Я улетаю домой, мне хватит 10 рублей, вам понадобятся» , и положил на стол 25 рублей. Этот факт почему-то хорошо мне запомнился. Вообще, надо отметить, стремление помочь ближнему — это его внутреннее свойство, потребность; знаю много случаев, когда Саламбек оказывал материальную поддержку разным людям. Моя семья помнит: когда я оказался в Лефортово, Саламбек приехал, оказал денежную помощь.
В те годы я познакомился с близкими Саламбека, его семьей — старшим братом Султаном, другими братьями, бывал у него дома в Шали, узнал родителей. В свою очередь, Саламбек бывал у нас дома, к нему с уважением относились моя мама, братья и сестра Зулай.
Яркий, сильный, молодой ученый из МГУ, вернувшись в Грозный, неожиданно для себя столкнулся с отчуждением со стороны влиятельных сил в своем институте. Скорее всего, это была ревность и зависть —  это очень сильная мотивация в поведении людей. По скупым репликам Саламбека (он не любил разговоры о себе), ему пришлось нелегко при самоутверждении. Но в конце концов, получил признание и стал руководителем крупнейшего нефтехимического исследовательского центра в стране. За несколько лет руководства им Саламбек подготовил множество блестящих ученых и специалистов для нефтехимической промышленности СССР, в том числе из чеченцев и ингушей.
Новый этап в наших крепких дружеских отношениях наступил, когда в эпоху горбачевской перестройки (к сожалению, на позднем ее этапе) Саламбек стал народным депутатом СССР, затем — министром химической и нефтехимической  промышленности СССР, а я — первым заместителем председателя Верховного Совета России, позднее — Председателем Верховного Совета. Конечно, мы обсуждали вопросы, связанные с оказанием существенной помощи нашей республике, ее населению, созданию инфраструктуры, машинизации села, развитию дорожного строительства, в том числе за счет увеличения отчислений в пользу республики части доходов нефтехимической промышленности.

Как-то (в начале 1991 года) Саламбек направил ко мне председателя Грозненского Горсовета Куценко. Глава города напомнил мне, насколько серьезна ситуация с экологией столицы Чечено-Ингушетии, сообщил, что целый ряд исследовательских институтов подготовили основательный план соответствующих мероприятий, но для их реализации нужны … 500 млн. рублей! Это были огромные деньги. И мне удалось их выделить: часть (200 млн.) предоставил премьер России Иван Силаев, а 300 млн. — своим личным распоряжением премьер-министр СССР Николай Рыжков. Саламбек радовался этой удаче, не скрывая чувств.
Другая проблема, которую мы с Саламбеком считали критической для Чечено-Ингушетии, это, пожалуй, самая плохая телефонизация среди всех республик. Например, мои братья более 1 О лет добивались установления телефона в нашем доме в Грозном. Встретившись в очередной раз с Саламбеком, я спросил его, сколько примерно телефонов нужно Грозному, Гудермесу и двум новым городам — Шали и Урус-Мартану (решением Президиума Верховного Совета России им был дан статус районных городов). После недолгого обсуждения, мы пришли к выводу, что речь должна идти о примерно 30 тыс. телефонных номеров.
Буквально на следующий день я пригласил министра связи Булгака и дал ему соответствующее задание. Через две недели министр сообщил, что план телефонизации ЧИАССР у него готов, но для этого необходимо выделить 1 О млн. долл. Премьер Силаев и на этот раз поддержал мою просьбу. И вот поезд, нагруженный иностранным оборудованием, остановился на станции Грозный. А в городе начались беспорядки, связанные с поддержкой руководством республики ГКЧП (август 1991 г.). Мне звонит министр Булгак, обеспокоенный за состав с телефонным оборудованием, спрашивает: «Что делать? Может быть, вывезти состав?». Я отвечаю, что беспорядки быстро пройдут, поезд с оборудованием надо оставить. Был уверен, что ничего серьезного в республике не происходит. Того же мнения был и Саламбек — с ним я советовался по этому вопросу. И действительно, все могло бы закончиться без трагических последствий, если бы не трусость республиканских властей, испугавшихся кучки негодяев. Оборудование было разграблено и растащено.
После ГКЧП Союзное Правительство распалось, Саламбек стал одним из организаторов сопротивления генералу Дудаеву. Центр Грозного был превращен в огромный митинг. Однако его участники были ловко обмануты лидерами сепаратистов. В частности, они говорили, что выступают в поддержку Ельцина-Хасбулатова, объявивших незаконным ГКЧП, а республиканское руководство заняло позицию в пользу путчистов. Митингующие потребовали отставки этих людей, их требования получили общественную поддержку. Сложилась опасная ситуация, и мы — руководство страны — должны были принять какое-то решение.
В те времена у меня с Ельциным не было никаких проблем во взаимоотношениях, мы все основные решения согласовывали, обсуждая разные варианты. И на этот раз в его кабинете мы выслушали от представителей разных ведомств их мнения относительно ситуации в Чечено-Ингушетии, возможность ее стабилизации. Было ясно, что руководство ЧИАССР, местные МВД и КГБ не получают никаких конкретных указаний из Москвы и фактически не действуют.
После совещания мы с Ельциным остались вдвоем, обменивались мнениями. Было ясно, что надо срочно менять руководство, в частности Председателя Верховного Совета Чечено-Ингушетии. Ельцин меня спросил, есть ли у меня кто-нибудь «на примете». Я сразу же назвал Хаджиева (об этой возможности думал и ранее, но не спешил, полагая, что надо подвести Ельцина к этому решению). Он охотно согласился, сказал, что это хорошее решение, он знает Саламбека по Верховному Совету СССР. Сразу же пришли к выводу, что следует направить с Хаджиевым депутата Асламбека Аслаханова и кого-то из влиятельных членов правительства. Ельцин сам назвал имя вице-премьера Гребешеву Ингу, сказав, что это властная, решительная женщина. Ельцин уже вечером встретился со мной и Хаджиевым, пожелал ему успехов. Хаджиев, Аслаханов и Гребешева немедленно выехали в Грозный с тем, чтобы рекомендовать Саламбека на должность председателя местного парламента.
Казалось, Верховный Совет республики должен был буквально уцепиться за брошенный «спасательный круг» и немедленно избрать Хаджиева своим председателем. Но случилось самое неожиданное и ужасное по своим последствиям. Депутаты Верховного Совета, ссылаясь на то, что они приняли акт «о суверенитете, и никому не подчиняются — ни СССР, ни РСФСР», отказались избрать Хаджиева главой своего Парламента. Это было роковое, гибельное решение. Оппозиция во главе с генералом Дудаевым, Удуговым, Яндарбиевым умело использовала этот эпизод и немедленно подняла ставку в своей дьявольской игре, требуя разгона Верховного Совета республики и сдачи удостоверений депутатами. Эти требования парламентарии трусливо выполнили. Так был упущен первый шанс на урегулирование ситуации в Чечено-Ингушетии.
Конечно, самозваные «лидеры оппозиции»» прекрасно понимали, что Саламбек быстро наведет порядок, решительно пресечет противозаконную деятельность лжепатриотов и сепаратистов, и смертельно боялись его, в том числе перспективы оказаться за решеткой.
Навести порядок в республике возможно было и несколько позже, причем, сравнительно легко (в 1992-1993 гг.), если бы не попытки влиятельной части ельцинского «ближнего круга» использовать эту ситуацию в целях борьбы с руководством Верховного Совета России. Даже некоторые решения, принимаемые руководством страны (Ельцин-Хасбулатов) в сугубо в секретном режиме с целью устранения дудаевского режима, немедленно становились известным дудаевским агентам, которых было достаточно много в Москве, даже в аппарате Президента и Верховного Совета, в структурах органов безопасности России. Это был начальный этап расцвета коррупции во властных коридорах «новой России».
В то время мы часто встречались с Саламбеком, обсуждали ситуацию, он страдал невыносимо, в том числе из-за разрушения его научно-исследовательского института в Грозном, распада многочисленного талантливого коллектива ученых, специалистов, инженеров-разработчиков, экспериментаторов.
После совершения государственного переворота (осенью 1993 г.) и перехода всей власти к президенту Ельцину (точнее, альянсу высшей бюрократии и первых магнатов¬олигархов), надобность в марионетке Дудаеве для Кремля отпала. Советчики Ельцина «насоветовали» начать и провести «небольшую победоносную войну», которая решила бы ряд задач, в том числе цель напугать внутреннюю оппозицию ельцинскому режиму.
Перед самым началом военных действий Саламбек был назначен главой Временного правительства республики. Ему было запрещено сотрудничество с Миротворческой группой, которую мы с ним создавали совместно с целым рядом известных людей в августе 1994 года. Но что делать? Ради спасения народа он должен был пойти на это. После освобождения Грозного на протяжении года с небольшим Саламбек самозабвенно работал в целях стабилизации обстановки, показывал несомненные организаторские и лидерские начала, оказывал помощь людям. Часто он без особой охраны разъезжал по городам и селам, останавливался возле скоплений жителей, вступал в разговор, выслушивал многочисленные жалобы и требования измученных людей. И делал многое из того, что позволяли обстоятельства.
А обстоятельства для Саламбека были сложнейшие, возможности — весьма скромные. Он постоянно вступал в конфликты и с военными, и с чинами федеральных властей по множеству вопросов, включая финансирование гражданских проектов по восстановлению разрушенного хозяйства. Я считаю, было большой ошибкой отстранение Саламбека от власти под видом «повышения»:  его на некоторое время назначили председателем Государственного комитета Российской Федерации по промышленной политике, а вскоре он был отправлен в отставку. Полагаю, если бы он остался на посту главы правительства, не возникла бы вторая война, еще более жестокая.
После ухода с правительственных постов Саламбек полностью погрузился в науку. Он по праву был избран членом Академии Наук России как выдающийся ученый. Его имя хорошо известно в российских и иностранных научных кругах, он воспитал множество молодых ученых, в том числе чеченцев и ингушей, представителей народов всех кавказских республик, самых отдаленных городов и сел России, а также иностранных граждан.
Доброжелательное отношение к людям, скромность, умение говорить и убеждать людей — характерные его черты. Вспоминается такой факт: я давал уроки политического искусства одному весьма влиятельному чиновнику. Как-то он удивленно меня спросил: «Руслан Имранович, я беседовал со множеством чеченцев и ингушей, и, странное дело, все, кроме вас и Саламбека Хаджиева, обвиняли во всех смертных грехах всех, кроме себя».
Мне стало как-то неловко, я ответил, что вообще-то такая черта не свойственна нашему народу. Но несчастья целого десятилетия сказываются на психике, мышлении. Это — пройдет. И образ народа снова станет таким, как его представили когда-то Пушкин, Лермонтов, Толстой.
Но одновременно было приятно, что этот человек заметил в Саламбеке Хаджиеве внутреннее благородство, свойственное нашему народу изначально.
Саламбек Хаджиев — самый близкий мой друг на протяжении более полувека и, надеюсь, останется им навсегда.
Я желаю ему успехов в работе, счастья в семье и памяти о нашей дружбе. Я — с тобой, дорогой друг Саламбек!

Источник: «Грозненский рабочий»

 

www.ChechnyaTODAY.com


При копировании материалов ссылка на сайт обязательна

test 2Новости СМИ2