«Я специалист по ядам»

– Мы занимаемся очень важным делом. Благодаря нашим исследованиям и судебно-медицинским экспертизам устанавливается причина смерти человека. Мы оправдываем невиновных и помогаем наказать виновных. Мы устанавливаем истину, - объясняет главный внештатный специалист по аналитической и судебно-медицинской токсикологии Министерства здравоохранения ЧР, заведующая судебно-химическим отделением Республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы Марета Ибрагимова, встречая журналиста редакции ИА «Чечня Сегодня» на пороге своего учреждения.

Сильная и волевая с виду женщина располагает к себе с первых минут. К диалогу открыта. Даже не скажешь, что она привыкла больше «общаться» с неживым материалом, чем с людьми. 11 июля стало известно, что Марета признана «Лучший врачом-экспертом» в России. За признание женщина «заплатила» бессонными ночами, бесконечными часами труда и упорной работы над собой. В интервью нашей редакции Марета Ибрагимова рассказала, как возрождала судебно- химическое отделение Республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы, что помогает ей спокойно работать с биологическим трупным материалом и почему судмедэкспертиза так важна.

«Марета, тебе подойдет белый халат»

Еще в школе я хотела поступить на юридический факультет. Но мне все говорили: «Марета, тебе подойдет белый халат!». Врачом мне не очень хотелось быть. И как-то я смотрела передачу на грозненском телевидении про судебно-медицинскую экспертизу. Я не помню подробностей, но я помню женщину. Тогда я не знала, кто это. Сейчас-то я уже знаю, что это была первая чеченская женщина, которая стала судмедэкспертом - Тамара Тепсаева. На сегодняшний день ей 87 лет, она уже не работает. Тогда я и решила, что буду судмедэкспертом. Это было в 8 классе.

Поступила я в Санкт-Петербургский государственный химико-фармацевтический университет. В Санкт-Петербурге у меня учились родители: мама в институте культуры, отец в Технологическом институте имени Ленсовета.

Мой папа сказал: «Выбирай профессию, мешать не буду. Буду помогать. Но запомни: в своей профессии ты должна быть лучшей». С этими словами я по жизни и иду.

В вузе ты до конца не осознаешь, кем ты будешь и чем будешь заниматься. Тебе дают общие базовые знания, но как там дальше сложится – ты не понимаешь. После академии я сначала вышла замуж и родила детей. Только потом устроилась на работу. Я прошла переквалификацию и с 2002 года работаю судебно-медицинским экспертом. Свой карьерный путь начинала в Узбекистане.

Мне повезло с родственниками мужа. Мы 30 лет в браке и ни разу не поругались со свекровью, золовкой или с деверем. У нас очень дружная семья. Свекровь даже обижается, когда я где-то называю ее свекровью. Я объясняю, что я ее так называю, чтобы люди поняли о ком идет речь. Если сказать «мама» люди будут думать, что это моя мама. Свекровь – это мой друг по жизни. Семья очень современная и понимающая. Именно моя свекровь приложила много усилий, чтобы устроить меня на работу туда, куда я хочу.

«Ничего, я поеду и все будет!»

В Узбекистане я попала в программу ООН по борьбе с наркотикам и их правоприменению. В эту программу входят специалисты лабораторий экспертно-криминалистических центров, Интерпола и бюро судебно-медицинских экспертиз. Ее спонсировало Посольство США. И мы по этой программе проходили стажировку в Америке. Что дала мне эта программа? Только то, что я посмотрела Америку. Не могу сказать, что они нас чему-то научили. У них просто хорошее оснащение. Я была во многих странах: Америке, Японии, Германии, Португалии, Аргентине, Италии, Турции. И могу с уверенностью сказать, что российские судмедэксперты – лучшие.

В 2008 году судмедэксперты-токсикологи из Узбекистана стали членами Международной ассоциации судебных токсикологов. Эта организация была основана еще в 1961 году в Лондоне. За 6 лет – с 2008 по 2014 год – мы стали восьмые в мире среди развивающихся стран. Я была региональным представителем этой международной ассоциации в Узбекистане и Центральной Азии. В 2016 году, когда я уезжала из Узбекистана, в региональной организации насчитывалось 42 члена этой организации, большая половина которых были выдающиеся ученые Узбекистана в области судебной и клинической токсикологии (19 докторов и 15 кандидатов наук).

Когда я решила вернуться на Родину меня никто не понял. Мне говорили: «Марета, у Вас тут все хорошо. Здесь Вы настолько уважаемы. Зачем Вы уезжаете?». Я только защитила докторскую диссертацию и уже даже был документ о моем назначении заместителем руководителя Научно-практического центра судебно-медицинской экспертизы Узбекистана по научной работе. Но дети выросли и им нужно было поступать, а мы давно хотели вернуться на Родину. Может это и прозвучит пафосно, но я патриот своей Родины. Нам прививал это отец. Он собирал вырезки об истории нашего края. Папа нам говорил: «Это вот наши земляки. Это наши чеченцы». Он привил эту любовь и гордость к своей земле нам. Я всегда хотела домой.

В 2015 году на международном конгрессе судебных токсикологов во Флоренции была дискуссия между специалистами стран СНГ. Разговор зашел о Чеченской Республике, мол там ничего нет в области судебной токсикологии. И я тогда сказала: «Ничего, я поеду и будет!».

Когда я приехала в Грозный и посетила судебно-химическую лабораторию, то поняла, что она уже давно была недействующей. В подсобке стояли списанные приборы, помещения требовали ремонта.

Как-то я поехала к детям в Краснодар, пока они учились в вузе. В интернете нашла адрес местного бюро судмедэкспертизы, купила тортик и пошла к ним знакомиться. Коллеги очень тепло меня встретили, разговорились, они предложили помощь, а именно: судебно-медицинский эксперт судебно-химического отделения со стажем работы более 40 лет Александр Павленко согласился приехать к нам в бюро и оценить ситуацию. В один прекрасный день он приехал, профессионально и оперативно осмотрел оборудование. После этого мы вместе с ним наметили план восстановления оборудования. В этот же день он уехал обратно в Краснодар. И практически сразу же мы взялись за работу: по телефону он говорил, что и где нужно открутить, чтоб прислать к нему на ремонт в Краснодар. Я отправляла, он ремонтировал. Можно сказать, что я на время переквалифицировалась в инженера-электронщика. Все приборы мы восстановили. 6 сентября я пришла на работу, а в конце ноября мы начали уже проводить первые анализы на алкоголь. Один прибор мы быстро восстановили, остальные восстанавливали уже в течение года.

Мальчикам в морге чаще становится хуже, чем девочкам

Судебно-медицинская экспертиза – это широкий профиль. Это познания в медицине, фармации, биологии, химии. Я специалист по ядам: определяю наркотические, психотропные вещества, алкоголь, угарный газ и другие ядовитые и сильнодействующие вещества, которые по нашим нормативным документам входят в круг обязательного исследования ядов. Кстати, у нас единственная лаборатория в республике, определяющая яды. Есть у нас наркодиспансер, где определяют наличие психотропных веществ или алкоголя у живых людей. Мы определяем их наличие у живых и у мертвых.

Бывает, что в бюро СМЭ по постановлению следственных органов поступает труп и судебно-медицинский эксперт затрудняется в назначении исследований при подозрении на какое-либо отравление. Тогда зовут меня. Я по трупным пятнам или другим характерным признакам советую какой биологический объект надо прислать мне на исследование, чтобы установить причину смерти.

Что касается моего отношения к работе с трупами. Ну неприятно, но я не могу сказать, что меня это шокирует. Необязательно для такого отношения иметь железный характер. Тут у нас как-то студенты из медицинского колледжа просили показать им морг. Я их повела. Там шло вскрытие. Так наши девочки рвались участвовать и ассистировать.

Были и такие, которые падали в обморок. Мальчикам чаще становится плохо, чем девочкам. Девочки вечно рвутся «помочь». Поэтому я не особенная в плане спокойного отношения к своей работе. Как видите, и среди подрастающего поколения есть такие.

Заказчики – правоохранительные органы

Будет ли проводиться вскрытие – решают следственные органы. Они направляют труп к нам и по постановлению назначают нам экспертизу со вскрытием или без вскрытия.

Да, наша религия не позволяет делать вскрытие. Но бывают случаи, когда родственники сами настаивают на вскрытии. Допустим они подозревают отравление или там какой-то спорный вопрос. Все люди ошибочно думают, что мы тут со скальпелем стоим и прям ждем трупы. Нам это вообще не нужно. Наши заказчики – это правоохранительные и надзорные органы: судьи, прокуроры, следователи. Мы работаем на них.

Я еще совмещаю работу с должностью токсиколога в Центре медицины катастроф. Здесь мы разработали маршрутизацию и больницы, когда человек попадает в реанимацию и находится в коме неясной этиологии, отправляют нам материал. Мы проводим экспресс-анализы на наркотические вещества, алкоголь, суррогаты алкоголя и другие яды. Как только мы получаем результаты, звоним врачам и сообщаем, что у пациента обнаружено. Мы спасаем не только пациента, но и будущее врачей – не даем им допустить ошибку. На одну экспертизу по алкоголю нужно минут 10-15. Для анализа крови живого человека на наркотические и психотропные вещества мы используем экспресс-анализы. При исследовании трупного материала на судебно-химическую экспертизу уходит дня 2-3. Это связано с тем, что мы исследуем кровь и внутренние органы, а это матрица очень сложная и она требует больше времени и больше этапов исследования.

Бывает, что нам приходится выявлять и ошибки врачей. Так как я еще являюсь главным внештатным специалистом по аналитической и судебно-медицинской токсикологии по СКФО нам назначают судебно-медицинские экспертизы из соседних регионов. Был у нас такой случай. Это произошло в соседнем регионе. Молодая и обеспеченная женщина, двое маленьких детей. Она приехала в гинекологию с определенными жалобами. Ей сказали – ложитесь на дневной стационар. Она отдала кому-то детей, чтоб за ними присмотрели. Сама собрала необходимые вещи и приехала в больницу. В медучреждении ей поставили капельницу. Медсестра не успела дойти до процедурной, как соседки пациентки по палате подняли панику. Медсестра прибежала и увидела, что у женщины уже синие конечности и пена идет изо рта. Девушка умерла, несмотря на то, что врачи все же пытались ее реанимировать. Вопрос: «Что произошло, если человек пришел на своих ногах и ничего серьезного не было, что могло привести к смерти?». Была назначена судебно-медицинская экспертиза. Сначала ее проводили в том регионе, где умерла пациентка. При исследовании ничего не выявили. Тогда представители следственных органов позвонили мне и сказали: «Марета, мы хотим сделать повторную экспертизу именно у вас». Я согласилась и попросила привести мне всё, вплоть до документов. Мы выяснили, что ошибка, повлекшая смерть пациентки, заключалась в назначении врача из того региона. Сейчас расскажу, о чем идет речь.

Врач назначил пациентке антибиотик – цефтриаксон. Капельницу поставили на растворе Рингера – это раствор, который содержит кальций. Цефтриаксон в нем не растворяется. Антибиотики же всегда растворяют и смешивают с физраствором. Медсестра влила антибиотик в капельницу, и он тут же выпал в осадок. Осадком он пошел в кровь и закупорил все кровеносные сосуды пациентки, в итоге молодая женщина умерла. Все это произошло по ошибке врача.

Железные фляги, димедрол и здоровый цинизм

За 21 год моего стажа было очень много запоминающихся случаев. Были они и в нашей республике, но после Узбекистана они кажутся не такими удивительными и ужасными.

В Узбекистане было громкое дело, когда в бюро судмедэкспертизы привезли много железных фляг с порубленными частями человеческих тел. Там были даже детские пяточки. Помню громкий случай, когда молодой человек разрубил свою возлюбленную на куски перед свадьбой. Она умерла у него в квартире, он так испугался, что разрезал в ванной ее на части. Мне потом принесли 19 кусков тела, я их исследовала и нашла там очень большое содержание димедрола – он ее прежде усыпил. Очень много таких случаев. В Чеченской Республике такого, к счастью, не было.

Нас обучали тому, что каждое дело и каждый труп – это не человек. Это то, с чем нам нужно работать и установить истину. Если мы будем рассуждать, что это чья-то дочь, жена, мать или сестра, тогда каждый из нас сойдет с ума. Принесли – все, мы делаем свою работу. Хотя есть люди, которые начинают рассуждать: «Вот, это же ребенок. Жалко!». Я пресекаю подобное и говорю: «Так, стоп! Да, ребенок. Может это прозвучит цинично, но у нас такая профессия – это не ребенок. Это то, что нам сейчас поступило на экспертизу. У тебя тоже есть дети и надо себя беречь от стресса».

Я никогда не приношу свою работу домой. Когда какие-то громкие случаи происходят, мои близкие и знакомые возмущаются, мол почему им подробности не рассказываю. Я отвечаю, что не должна отчитываться и докладывать. Поэтому может и не все мои родные знают, насколько «романтична» моя профессия. На счет романтики – это, конечно, сарказм.

Люди по-разному реагируют, когда узнают, что я – судмедэксперт. Есть те, кто вообще об этой профессии ничего не знает. А кто знает, интересуются нормально ли мне.

Был такой случай, когда молодая девушка – врач приходила к нам, знакомилась с нашей работой, наблюдала и потом сказала нам: «Нет, я не могу. С точки зрения Ислама это грязная работа». Но кто-то же должен этим заниматься. Чем мне моя профессия нравится, так это тем, что в ней всегда есть место подвигу. Номенклатура лекарственных препаратов и наркотических веществ с каждым днем растет. Нужно постоянно развиваться. Всегда есть, о чем думать, заниматься наукой, разрабатывать методики, новые препараты. Пока там кто-то что-то разработает, ты уже находишь пути решений в своей работе. Очень приятно, когда ты участвуешь в конференциях и чувствуешь, что наш уровень ничем не уступает коллегам из других регионов и стран. А иногда мы бываем и на голову выше.

Почему я стала заниматься наукой? Только занимаясь наукой можно познать все. Ты начинаешь сам все изучать и разрабатывать. Столько трупного материала проходит через твои руки. Проводишь эксперименты и исследования. Хороший судмедэксперт должен любить свою профессию. Он должен постоянно усовершенствоваться, потому что в нашей профессии нет такого «мы знаем и этого достаточно». Знания приходится постоянно пополнять.

В своей работе я не могу принять только одно – недооснощенность лаборатории. Нам нужен газовый хромато-масс спектрометр. Этот прибор есть уже у всех коллег из соседних регионов. Нам говорят: «Марета, Чеченская Республика же – это второй Бахрейн. И у вас до сих пор нет прибора?». Мы обращались в Минздрав и сейчас ждем. Нам необходимо дооснастить лабораторию. Конечно, по сравнению с другими регионами мы итак неплохо оснащены. Мы восстанавливались с нуля. Если мы нашу лабораторию еще дооснастим, нам не будет равных.

Сейчас в моем подчинении двое человек: лаборант и санитарка. Я как заведующая и судмедэксперт. С 1 августа мы уходим в отпуск на 42 дня. И все следственные органы нашей республики будут возить материалы в соседние регионы на исследования.

Я уже 7 лет здесь. У меня нет собственного жилья. Я живу в квартире своего брата. Муж то в Москве, то в Краснодаре. Все удивляются: «Марета, ну что тебя там держит?» Мы в Краснодаре купили квартиру, и муж говорит, что пора уже определяться и жить снова вместе в своей квартире. Мне обидно все бросать. Нет специалистов здесь. Я одна. Да и потом я не хочу уезжать. Здесь я как рыба в воде. Когда я только приехала, ходила по базару и слышала родную речь я получала удовольствие и приходила в восторг. Я понимала, что я действительно там, где я должна быть.

Седа Магомадова